(заметки о поэтическом литературном процессе)
Этот текст является результатом попытки сформулировать мысли, возникавшие в процессе многочисленных литературных дискуссий. Это попытка упорядочить разрозненные фрагменты поэтического литературного процесса, для того, чтобы понять, куда двигаться дальше. Я не имею в виду начинающих авторов, которые не прошли еще путь становления, путь проб и ошибок, путь невольного подражания и эпатаж ной оригинальности. Нет. Речь пойдет об авторах, знающих, как историю литературы, так и обладающих пониманием того, что результат литературного процесса чаще всего вторичен(третичен етс.). И как найти путь, позволяющий не повториться, обрести свой голос, и выбраться из мышеловки, в которую нас загнали все предыдущие поколения литераторов? Попробуем разобраться.
Творчество любого самостоятельного поэта условно делится на два периода. Период первый — попытка реализовать мысль через чувство. И второй период — попытка реализовать чувство через мысль. Эти периоды напрямую зависят от возрастного ценза и не могут быть каким-либо образом форсированы. «Время разлома» обычно наступает в период от 40 до 45 лет. Это подтверждает творчество таких поэтов как Пастернак, Мандельштам, Ахматова, Бродский и многих других. Если мы подойдем к их творчеству не с точки зрения внешних обстоятельств и круга общения, а именно с точки зрения реализации мысли через чувство и чувства через мысль, то все становится на свои места. Если мы поймем, что после 40-летия наступает период осмысления собственного(а иногда и чужого) опыта, а до этого был период только оценки собственного опыта, то это понимание дает нам в руки причины принципа собственного образа мышления. Образа мышления, как инструмента самореализации, а не как некого эфемерного наития, которым любят козырять молодые авторы.
Естественно, как в любом правиле, так и в данном тезисе, есть свои исключения. Но эти исключения зависят только от возрастного ценза и не от чего больше.
Например, мы хорошо знаем, что в творчестве Александра Сергеевича Пушкина и Михаила Юрьевича Лермонтова не было двух ярко выраженных периодов. И эти исключения лишь подтверждают предыдущий вывод, поскольку оба поэта ушли в мир иной не достигнув того самого возрастного ценза, за которым следует период переосмысления.
Более позднему творческому периоду свойственен отказ от формальных признаков какой-либо поэтической школы в пользу точности изложения мысли. Этот принцип ни в коей мере не означает, что формальные признаки поэтической школы и манера изложения и образа мышления отдельного автора это тождественные понятия. Скорее наоборот, ибо в ранний период автор обращается к той, или иной поэтической школе не как к идеологии наиболее близкой к его образу мышления, а как к инструменту, позволяющему наиболее полно реализовать его еще не оформившееся мировоззрение. Т.е. обращение к той или иной формальной школе является предтечей осмысленной попытки сформулировать свое отношение к собственному творчеству и понять его движитель. То, что эти попытки почти всегда не приносят желаемого результата, говорит вся история литературы. Достаточно вспомнить футуристов, имажинистов, обэриутов и т.д. Все эти школы позиционировались, как некий путь дальнейшего развития литературы, являясь, по сути, лишь попыткой легитимации нескольких литературных приемов свойственных одному автору. При чем этот «один автор» как правило, выходил за рамки им же декларированной школы, а все остальные участники объединения оставались в пределах жестких рамок, придуманных ими же самими. Таков и Маяковский, и Есенин, и Заболоцкий. А на периферии остались и Бурлюк с Каменским, и Мариенгоф с Ивневым, и Хармс с Введенским.
На раннем периоде творчества обращение к данным школам является как поиском «своей» формы, так и желанием причастности к литературе за счет у4стоявшегося имиджа того, или иного литературного объединения, и свойственно всем «молодым» авторам. Но речь не о них. Речь идет, что формальная принадлежность к той, или иной поэтической школе свойственна только в начальном периоде и говорит лишь, что время ученичества еще не прошло.
А теперь оставим период «мысль через чувство» и обратимся к периоду «чувство через мысль».
Для этого периода наиболее показательно упрощение формы. Упрощение не в смысле примитивизма, а упрощение как лаконичность. Характерно сверх бережное отношение к слову и смысловым нагрузкам. Характерна афористичность формулировок. То есть характерна скупость средств выражения ради одной цели — превратить чувство, звук и аллюзию в материальную мысль. И это творчество уже называется «сознательное» а не «интуитивно-подражательное» как было раньше. А сознательное творчество включает в себя не только ясное понимание целей и задач, не только осознанное использование инструментария, но и полную ответственность за каждое сказанное слово. Личную ответственность.
И тут возникает вопрос — а куда двигаться дальше? Ведь без движения творчества нет. Значит — все? Значит — тупик? Остается только бесконечная шлифовка? Я думаю, что путь есть. И путь этот не в развитии формальных школ и не в напоминании старых истин, о которых, как о некоей поэтической задаче говорил в своей повести Евгений Габрилович. И не в зависимости от языка, которую декларировал Бродский. Это не пути — это просто виды инструментария.
Путь, как мне кажется, заключается в лакунах, присутствующих в любом литературном тексте.
Если мы примем как данность тезис, что развитие литературы закончилось во времена Софокла и дальше началось только повторение пройденного в той или иной форме, то мы вынуждены будем констатировать то, что ничего принципиально нового создать невозможно. Что задача по созданию новой формы заранее обречена на провал, поскольку, в рамках языка все задачи уже были решены. Но это ни в коей мере не относится к постмодернизму, поскольку постмодернизм, декларируя то, что каждое слово есть цитата, направлен, в основном, на легализацию плагиата. Другой функциональной нагрузки он не имеет. Я же говорю о том, что искусственное создание новой формы( не важно как это проявляется — семантически, морфологически, или аллитерационно) является движением в плоскости, закольцованным на самое себя. Это иллюзия движения, позволяющая автору находится в состоянии предсказуемости результата, и, следовательно, самоуспокоенности.
И тут на передний план выходит смысл и аллюзия. Смысл не как рациональный подход, а как наполнение литературного текста. При чем именно только в этой связке — «смысл-аллюзия». Откуда берутся эти смыслы? А берутся они именно из тех самых «лакун», о которых я говорил выше.
Что такое «литературная лакуна»? «Литературная лакуна» это смысловые, или сюжетные пустоты, существующие в любом литературном тексте. И задача автора — найти лакуну в чужом тексте и заполнить ее собственным творчеством, создавая, тем самым другие лакуны в своем тексте, которые будут заполнены следующим автором. Разве это не путь, позволяющий создать нечто новое в смысловом плане?
Разговор о том, как избежать бесконечной апологетики и найти путь, в рамках которого можно создать нечто новое. Естественно,что для этого нужна, как хорошая эрудиция, так и безупречное владение инструментарием. Но «теория лакуны» в корне отличается от тех путей, которые нам предлагали десятилетиями, поскольку мысль о том , что «нам предстоит восстановить стихи, которые уже были» заранее обрекала автора на вторичность, на творческий поиск исключительно в рамках формы. И к тому же этот путь был единственным, который учитывал общее литературное пространство, предлагая, повторять одни и те же смыслы.
«Теория лакуны» предлагает не эксперименты с формой, а поиск утраченных смыслов, что дает возможность творчества, а не реставрации.
Так как в литературе набор основных тем весьма ограничен, то как раз эти пустоты и позволяют решить как проблему дефицита тематики, так и проблему новой смысловой нагрузки. И это уже не является апологией, или плагиатом, ибо позволяет реализовать заветную мечту любого автора — сказать о том, о чем еще никто не говорил.
На мой взгляд это единственный путь по которому может двигаться автор в современном литературном пространстве. А вот то, как это будет реализовано, зависит только от уровня таланта и оригинальности мышления. И ни от чего больше.
2015